I

 
Приборная доска выглядела коллекцией будильников, а пневмотормоз был ручной, как у велосипеда.
-Тормозить будем вместе, - закончил свой краткий инструктаж человек, похожий на провинциального таксиста, показав пальцем на облезлый красный рычаг.
Оглушающе ревел двигатель, сквозь плексиглас фонаря мир выглядел жёлтым, шипела пневматика, когда я нажимал на красную ручку.
-Тридцатьтретьему-высота!
-Выполняю!- реагировал "таксист" из передней кабины.
 Стреляя выхлопом и перейдя на форсаж, "Тридцатьтретий", едва поднявшись в воздух, спикировал на какие-то ангары и свечкой ушёл в небо.
Сбылась мечта идиота...
-Ты как? - интересовался в наушниках голос моего нового знакомого.
-Меня колбасит! -вааще!!!- путая кнопки бортовой и внешней радиосвязи, орал я, задыхаясь, в микрофон.
-"Тридцатьтретий", не нарушайте каналы, - ворчал кто-то на РП внизу.
Картинка Подольска, несколько раз промелькнув над головой, наконец встала на место.
-"Бочечка"! - пояснил командир "экипажа" довольным тоном -
-управление бросаю, ручку забирай на себя!
 Правнук истребителей Второй мировой, "Як-52", держался стендовой моделью в руке. Без труда давались виражи и пикирования, неважным был, правда, обзор из кабины - мешало красно-белое в заклёпках крыло.
-Теперь давай петельку. Ты всё?
 -Я всё.., - челюсть от перегрузки ушла вниз, не дав договорить фразу до конца. Оглохнув на какое-то время, я всё же с трудом поднял руку и сделал пару снимков "мыльницей".
-"Тридцатьтретий". 10 минут, - пробуждением в хмурое утро напомнила о себе, времени и деньгах земля.
-Идём домой, - сделал предложение, от которого невозможно было отказаться, "таксист-истребитель", кладя машину на посадочный курс.

   Марина не умела говорить "левитановским" голосом, не смотря на то, что ее новость этого стоила. Отсутствовал знаменитый тембр, разве что интонации отличались тем же патетизмом:
-У N помолвка!
-У какой? - переспросил я, зная, что среди её знакомых этих N не меньше, чем будильников в кабине "Як-52-го"
-У нашей, - подтвердила мои предчувствия мадам Зимонина-Григорьева...
Я переложил трубку к другому уху и потянулся за сигаретами.
 -Наконец-то, давно уж пора, - невозмутимо продолжала та, не слыша, как внутри чьей-то души рушится с грохотом падающих небоскрёбов прошлое, разделяя время на "до" и "после".
-"А-ат советского информбюро!"...
  Запущенной назад киноплёнкой в голове замелькали воспоминания о домашних группах в Крылатском. Голос чьей-то немощной любви снова нёс милую ахинею о надежде и вере, растянутой на десятилетие, а всё то, что успело сложиться за долгие годы в наполненную бессонницей подушку вдруг, обесценившись за 
секунду, как советский рубль, улетело в большое, тёмное окно с неонами московского северо-запада.  
Сигарета обожгла пальцы.
 -Алё, - переспросила Марина, смутившись тишиной в трубке.
-Да, спасибо, понял, - ответил я, постепенно возвращаясь к действительности и снова закуривая.
-Чего опять? - спросил кто-то из близких, зайдя на кухню.
-Всё… - Теперь всё. 
И я глубоко затянулся.

  И снова бежала навстречу взлётная полоса, снова проплывал под крылом зимний лес и чьи-то огороды. Штанга на лобовом стекле заменяла прибор авиагоризонта. Хмурый подтянутый тип, бывший пилот истребительной авиации, равнодушно смотрел вперёд.
Похожая на "Сессну", польская "Вилга-32" была чуть капризнее. Развернувшись, я с трудом выровнял машину относительно земли и, ориентируясь по проходящей в 300 метрах под нами автотрассе, перешёл в горизонтальный полёт, нарушая его несвойственными для этого спокойного стиля импровизациями. Женщина, ставшая искренним другом, но не ставшая женой, сидела сзади в пассажирском кресле и целилась видеокамерой мне в затылок.
  На земле оставались N и её будущее семейное счастье. Вцепившись в рычаг управления обеими руками, и делая очередную "горку", я, как в тот первый вылет, снова орал в микрофон - 
-Да, командир! - Ради этого стоит жить!
Шеф, поправив наушники, покосившись, понимающе кивнул.
-Ты только перегрузок не создавай, у нас машина не пилотажная, - наконец произнёс он, глядя на часы и забирая на себя управление перед посадкой.
Перегрузки начались после приземления.

   Голубой экран её мобильника светился в темноте старомодным телевизором. Где-то рядом в кустах орала полуночная шпана. Ближайший фонарь был у ближайшего метро. До ближайшего метро было полчаса ходу.
-Записал? -поинтересовался из мрака приятный женский голос. А теперь твой номер...
  -916, -начал я с интонацией человека, признающегося в любви. Стройная фигурка, вскоре помахав мне рукой, скрылась за грохнувшей металлической дверью с домофоном. В кустах раздался взрыв хохота, звенели пустые бутылки.

  -Мне нужен человек, который будет верить в меня.
Голос новой знакомой за каких-то два дня успел приобрести железные нотки. Надолго затянувшийся телефонный диалог утомлял, напоминая своею тщетой переговоры с террористами. Я вяло сопротивлялся, кроя про себя последними словами известного лидера из "Росы", втянувшего меня в эту лирическую авантюру.
У одного получка три косаря зеленью, будто оправдываясь, продолжал я, у других - свой средний бизнес, но все они живут, как огурцы в банке...
-Если очень захотеть, можно в космос полететь,- пыталась острить моя собеседница.
Речь шла о приобретении средств для покупки двух квартир в одном из не самых дешёвых районов Москвы... Время шло. На другом конце провода что-то булькало и плескалось. В дверь моей комнаты ломились близкие, требуя срочно освободить связь.
-Из ванной выйду, перезвоню, ладно?- наконец открыла тайну происхождения странных звуков предприимчивая прихожанка церкви суперпродвинутого Рика Реннера.
Наверное, всё-таки купила квартиры, думал я на третий день ожидания её звонка, или случайно утопила в ванной свою навороченную "Нокию" с синим экраном.

  Телефон молчал. Иногда в эту тишину врывался Григорий Зимонин, неуместный, как Санта-Клаус на поминках.
-Александра,- браво докладывал он,-Двадцать шесть лет, москвичка, медсестра, баптистка...!
-Да хоть выпускница Суворовского училища, мне уже всё равно,- бросил я куда-то мимо трубки - Дай ей на "мыло" номера моих телефонов, хватит уже этих расшаркиваний в Интернете.
  "Привет, это Саша!"... Выдавал старый "Сименс" сообщение на латинице. Переписывая по привычке на клочок бумаги номера телефонов, присланных Александрой по СМС, с удивлением ощутил навалившееся вдруг равнодушие к этой очередной соискательнице счастливого брака. Через пару дней Александра объявилась сама и писклявым девчоночьим голосом предложила встретиться через три недели, объяснив ситуацию своим отъездом на Черноморское побережье.
А тем временем равнодушие не уходило, счёт дням до завершения её отпуска мною не вёлся, и даже Зимонин не беспокоил.
В день возвращения Александры в Москву я набрал телефонный номер.
-Аэродром! - пробасил кто-то на другом конце провода...
 -Да нет проблем,- сказал при виде тысячной купюры бородатый мужик, возившийся с маленьким немецким двигателем, который был установлен на старом планере с выцветшими красными звёздами и еле заметной надписью "ДСААФ" на фюзеляже.
"Не беспокойся, Козлодоев, сядем уусе!",- думал я, разглядывая непонятные дырки в полу его кабины и милицейскую "Моторолу", прикрученную к элементу обшивки синей изолентой.
  С дальней кромки лётного поля доносились тарахтение взлетающей "Вилги", на борту которой находилась женщина с видеокамерой. Наш обшарпанный планер, отбуксированный "Жигулями" к взлётной полосе, опрокинувшись в заросли полыни крылом, в течение часа дожидался разрешения на взлёт. Воздух был наполнен гудением насекомых и малой авиации.
 -Всё, поехали, размахивая "Моторолой" в синей изоленте, засуетился вдруг Борода. Прыгнув в кабину, я чуть было не провалился к самому днищу, застряв своим аварийным парашютом, как Винни Пух где-то на полпути.В наушниках царила деловитая радиоболтовня экипажей, резвившихся в километре над нами. Пытавшийся сохранить наше равновесие, державшийся за крыло приятель Бороды, отстал почти сразу. Раздвигая обтекателем высокую полевую растительность, планер накренился на крыло и, описав порядочную кривую, наконец, 
оторвался от земли. А управление не давалось, несмотря на увещевания из передней кабины. Сказывался на всём, установленный сверху толкающий воздушный винт и сверхдлинное крыло.
-Держи курс вон на ту церковь, прямо!
- Держу,- бубнил я себе под нос, видя перед собой только лысеющий затылок шефа и кромку горизонта, затянутую низкой облачностью.
Вернувшись через полчаса в зону ожидания, мы ещё какое-то время висели над аэродромом, наблюдая, как под нами заходят на посадку красно-белые "Яки"
Впечатлений не было. Шурша крыльями по высокой траве, планер, с заранее выключенным двигателем, коснулся своим единственным колесом земли и, пробежав пару десятков метров, замер в своей любимой позе умирающего лебедя.

  Впечатлений не было. Несмотря на посиделки в "Макдоналдсе" и теплоходные рейды по Москве-реке. Выглядевшая гораздо моложе своих двадцати шести лет, Александра выдвигала отнюдь не детские требования. Ухитрившись понравиться её родителям и сохранить теплящуюся в Александре надежду воспитать во мне махрового прагматика, я ощущал себя чемоданом без ручки, который нести тяжело, а выбросить жалко.
-Зарплата должна быть не менее тысячи баксов, ну восемьсот хотя бы, иначе в семье обязательно будут скандалы! - внушалось мне при каждой встрече.
Однажды после таких монологов, в душе, будто трос в шахте лифта, что-то звонко оборвалось.
  Об этом ли я мечтал, о Господи, бормоча много лет назад свои первые наивные молитвы? Или же стоило потратить столько нервов, слёз и соплей, чтобы неожиданно вымолить у Него свободу ото лжи на мужских семинарах о браке, лжи христианских брошюр и лжи проповедников, вымолив неожиданно великую свободу - жить для себя.
-Будут деньги на параплан - звони,- сказала Аня, православная парашютистка.
Слова её прозвучали как выстрел, поставивший точку на мучениях загнанной лошади.
Это был последний разговор в нашем непродолжительном знакомстве, как и последним, стал пятый прыжок, с малой высоты при большой скорости, что поставил точку в моей карьере парашютиста, оставив на память компрессию позвоночника.
Проходит время, способное залечить что угодно.
Зарастают аэродромной травой могилы моих надежд, оставшиеся в "Росе", на которые всё теснее надвигается массовая застройка семейного счастья «детишек папочки небесного»
Одиннадцать лет от первой молитвы, один год от первой "мёртвой петли".
 Образ N, превратившийся в пожелтевшую фотографию, растущая гора окурков в старинной пепельнице, Зимонины, как бренд невозвратимого прошлого, засохший на дне души, как в старой бутылке из-под портвейна, осадок от прежней веры, да симпатичная открытка, присланная как-то одним ленинградским поэтом. Светом в конце туннеля сияет на ней Невская голубизна. Проплывает где-то внизу Петропавловская крепость.
Будто снова дрожат стрелки приборов, ревёт двигатель, и ты летишь, оставляя на земле чьё-то счастье. На этот раз, наверное, своё

  Аэродром "Кузнечики" - Москва – Ленинград, осень 2005.

 II

 
  Нет. Явно не наш,- думал я, краем глаза изучая незнакомца, который, подойдя к столу, равнодушно рассматривал небольшую коллекцию пластмассовой бронетехники. Оставив, наконец, в покое, погнутые при перевозке проволочные деревья на своей аэродромной "теме", я сунул ему руку и пробормотал какую-то банальность. Новый знакомый, окончательно теряя всякий интерес, ответил вялым рукопожатием. Не наш...
  Я огляделся. Маша, что-то беззвучно шепча, разглаживала лежавшие у неё на коленях измятые рукописи. Карина импровизировала на разбитых клавишах. Шурик Ситков куда-то пропал. Вокруг стола с закусками барражировал Зимонин, выискивая цель повкуснее. Женщина с видеокамерой задерживалась, становилось скучно. 
   Реинкорнированная версия "Христианского творческого центра", о которой не без моего участия передавала радиостанция "Теос",боязливо возвращалась к жизни под крышей нашего прихода, скончавшись до этого пару лет назад в узких коридорах "Ковчега Божьего". Короткая агония и менее продолжительные поминки. 
Изображая на лице "позитивное исповедание", мы разбредались по уголкам частной жизни кто куда, от студий звукозаписи до полузаброшенных подмосковных аэродромов, а в маленькую комнатку наших прежних встреч, победно грохоча гусеницами евангелизации, вкатилась очередная "библейская школа". Жизнь, как и её не вполне естественный отбор, продолжалась...
  Потемневшие окна уже вовсю отбрасывали из нашей комнаты отражения лампочек, когда, наконец, собравшиеся, прочитав короткую молитву, скрипя стульями, потянулись к бутербродам, огромным бутылкам "пепси" и другому незаменимому ассортименту "сектантских" чаепитий. 
  Кворум есть...кворум есть...Крутилось в голове словосочетание, приплывшее откуда-то, из глубины девяностых. Он не может не есть...возникла вдруг рифма при взгляде на Григория, который, сидя напротив, производил манипуляции снегоуборочной машины. Холодок среди общества людей, ранее малознакомых друг другу, 
постепенно уходил. Припозднившаяся активистка-молитвенница Юля пыталась придумать тему для разговора. Маша и Шурик тасовали колоду каких-то листочков. Григорий пребывал в чувстве глубокого удовлетворения. Карина оставив авангардные эксперементы наигрывала попурри группы «Мираж» . Я боролся с зевотой и разглядывал видеокамеру, висевшую на спинке стула тем самым театральным ружьём, угрожавшим в конце пьесы перестрелять всё, что шевелится. Женщина с символическим именем Надежда бросила вопросительный взгляд.
  -Кадры решают всё, -снова, зевая, ответил я и пожал плечами. На дальнем конце стола возникшее вдруг оживление заставило присутствующих обернуться и всё-таки вспомнить о главной цели этого вечера.
-Вот, если позволите...
В руках у Маши белел тетрадный листок. Откуда-то появилась гитара, все притихли. Безотказные три аккорда, как надёжный армейский тягач, тащили за собой историю чьих-то духовных поисков. "Уважаю людей, ещё верящих", -думал я, давя мысленно спичечным коробком сентиментальные чувства, которые расползались тараканами изо всех щелей и потёмков души. Повествуя от первого лица, она действительно верила. Дай Бог... я тоже верю... я тоже верю, дорогая сестра, что скорее начну слушать "Машину времени", чем окажусь на твоём месте. И наблюдая этот взлёт из-под своих дымящихся обломков, я испытываю чувство уважения. Но не испытываю чувства зависти. 
  Под бравый финальный аккорд грянули аплодисменты. Я искренне показывал большой палец и фальшиво улыбался. Все потянулись к закускам. Маша, с благодарностью реагируя на добрые отзывы, пыталась настроить вконец раздолбанный инструмент, обклеенный сердечками. Праздник продолжался...
  В открытую дверь комнаты то и дело заглядывали чьи-то физиономии. Из цокольного помещения, переоборудованного в кафе, раздавался долбящий ритм кислотной дискотеки, на которой лихо отплясывала христианская молодежь под наблюдением МХАТовца Сергея Колешни. Сам Колешня, несколько прибалдевший от их 
очень продвинутой набожности, стоял рядом, разглядывая макет провинциального аэродрома.
-Это твой? -одобрительно спросил он, кивнув на замерший под нарисованным небом сюжет предполётной подготовки.
Я молча вздохнул.
-А можно его вниз отнести? Пусть хоть посмотрят...
Я пожал плечами и обречённо махнул рукой.
"Идеалист, -думал я, -ты бы ещё для них "Вишнёвый сад" поставил".

   Музыка внизу затихла, послышался голос ди-джея, бубнящий что-то неразборчиво. Собираясь спускаться вниз, Колешня задержался взглядом на паре "Штурмгешютц", стоящих рядом с аэродромом, на броне которых непринуждённо сидели немецкие оккупанты в масштабе 1:48.
-А это мы донесём? - спросил он, улыбнувшись.
-Это уже не ко мне,- ответил я, показав глазами в сторону Шурика.
-Они вообще-то фашистские,- смущённо произнёс подошедший сзади Шурик, и...
-Ничего страшного,- перебил его мастер перевоплощения.
-Потому что история Второй мировой сейчас в моде,- вставил я, избавив тем самым коллегу от стыдливой политкорректности.
Из полуподвала раздалось невообразимо-одобрительное "У-у-у!!!"
Спускаясь вниз, мне хотелось перекреститься, но руки были заняты диарамой. Впереди белел джемпер Сергея, свет на лестнице был кем-то предупредительно потушен. 
  Галлюциноз ультрамодных ритмов приближался. Мимо проплывали чьи-то тени, одна из которых почему-то поздоровалась, прежде чем исчезнуть в темноте коридоров.
Колешня толкнул плечом арочную евродверь, его руки так же, как и мои были заняты фашистскими танками. Полутёмный зал безобидного приходского кафе содрогался от яростных атак "поколения пепси" во Христе, решившего объявить тотальную войну религиозной закомплексованности. Несколько раскрасневшихся горячих эстонских парней, стоящих вблизи выхода, оглядели нас с ног до головы и разочарованно отвернулись 
 -Ядерная бомба всегда попадает в эпицентр, мелькнула в гаснущем сознании мысль. Оставалось только, не нарушая законов жанра, свалиться в обморок, накрывшись сверху своим бумажным аэродромом, но пачка сигарет, оттопыривая карман кольтом 45 калибра, вдруг придала ковбойской наглости.
Как мне их тогда не хватало...
… А тогда снова появился Колешня. В его руке был зажат веер из каких-то пёстрых бумажек.
-Во! Это как раз для тебя!
Его лицо, как всегда, светилось оптимизмом. Из подземелья нашего прихода снова доносил запах дискотечной кислоты.
"Пригласительный билет"- прочёл я на одной из них, опасливо приглядевшись.
-Всего 200 рублей, продолжал он, ужин при свечах, а также дискотека восьмидесятых...

В этот момент "новое поколение", двигавшееся в сторону зала, вдруг изменило курс и с любопытством потянулось к содержимому его кулака.
-Не, протянул Сергей, отступая в сторону, - это только для тех, кому уже...
Деньги, как назло, были. Проследив за тем, как "выбирающий пепси" скроется из виду, я принялся шарить в карманах...

  Ужин состоял из холодных закусок, короткие свечки в маленьких элегантных подсвечниках были расставлены на каждом столе, но почему-то не горели. За столами сидела публика так же почему-то в основном представлявшая выходцев кислотных подземелий. Акустическая система содрогала воздух бравыми маршами в 
исполнении западногерманской группы "Чингисхан". Подпевая невольно знаменитому шлягеру, я продолжал, оглядываясь по сторонам, искать свободные стулья и знакомые лица.

 -"Закидаем бомбами,
Будет вам олимпиада..."

   Стульев не было. Лица выражали самодостаточность героев рекламного ролика о зубной пасте. Справлявшая чей-то день рождения компания разновозрастных людей затеяла играть в "ручеёк", что вдруг стало напоминать вечеринку в пионерском лагере. Так же как и в пионерском лагере, мне сильно захотелось домой. Я 
направился к выходу, но сзади кто-то окликнул по имени, и, обернувшись, увидел, как в мою сторону, обегая столы, несётся Юлька Максимова.
-Тебе сесть негде?
Её распахнутые глаза продолжали излучать безответную любовь ко всему человечеству, не смотря на все гадости, которые человечество ей причинило.
Подхватив под локоть, она, что-то вдруг высмотрев, потащила меня в дальний угол зала.
-У вас свободно, девчонки?- спросила она у двух барышень лет сорока, имевших за своим столом аж три свободных места.
Дождавшись утвердительного кивка, Юля, подтолкнув меня вперёд, убежала обратно к своей музыкальной тусовке. Барышни о чём-то беседовали вполголоса.
Я, не видя основания навязывать им своё общество, равнодушно смотрел на молодёжь, отплясывающую под не менее знаменитого "Распутин". Прошло около получаса. За столом царил вооружённый до зубов нейтралитет: один клевал носом, а двое обсуждали содержание очередного номера "Лизы".
 -Белый танец! -раздалось вдруг со стороны небольшого подиума, где была установлена аппаратура с микрофонами. Обстановка в нашем кругу оживилась. Подсевшая к моим соседкам приятельница, рассказывала о чём-то интригующем. В интимном полумраке зала кружились парочки в сопровождении медляка из доисторической 
мульт-рок-оперы "Бременские музыканты". 
-И застрелиться нечем,- досадно думал я,- не ехать же три остановки за сигаретами...
Как только музыка стихла, на подиуме снова появился тип с микрофоном, в котором мною был узнан один из представителей церковного истеблишмента.
-А теперь мы хотим поздравить наших братьев с Днём защитника Отечества!
 -С Днём газонокосильщика! -захотелось вдруг крикнуть мне -среди вас один Колешня служил, у остальных же - борьба за мир и инурез, как средство для этой борьбы...
-Ой, -раздалось вдруг рядом хихиканье, -а мы и забыли, что среди нас молодой человек!
Разворачиваясь в сторону своих новых знакомых, я старался придать своей физиономии выражение поприветливей.
-Вы какой-то грустный, -произнесла одна из дам, скорее с любопытством, чем с сочувствием.
-У Вас какие-то проблемы? -поинтересовалась вторая, держа чашку кофе на отлёте.
-Не обращайте внимания - успокоил я их и, надеясь сойти за умного, добавил, - я просто устал от собственных противоречий...
 Многозначительно переглянувшись и ничего не сказав, они продолжили ковырять вилками в салате. А тем временем завязавшийся между нами бессмысленный трёп, оказался напрасным вдвойне - апофеозом царящего вокруг абсурда стал блеск обручального золота на пальцах моих собеседниц. 
 Ностальгический репертуар первой и последней попытки наших энтузиастов провести "Вечер для тех, кому за 30", выдохся - в мигающем полумраке снова звучала музыка на тему "Взрыв на химкомбинате", что привело в бурный восторг большую часть общества. Я уже собрался уходить по-английски, но в это время со стороны сцены двинулась группка служителей с зажжёнными свечами в руках. Вскоре кто-то из них, подойдя к нашему столу, предложил зажечь друг от друга свечки и загадать желание. Разобрав подсвечники, мои новые знакомые, будто чокаясь рюмками, озарили наш дальний угол колышущимся светом.
-Желаю Вам разобраться с Вашими противоречиями, -запаливая ближайший ко мне фитиль, сказала та, которая нашла меня каким-то грустным.
 Я молча посмотрел на шипящий язычок пламени. Пробегая мимо на штурм гардеробной, кто-то пихнул её под руку, маленький огонёк в луже парафина задёргался и потух, выпустив на прощанье тонкую струйку дыма. Подняв глаза на свою доброжелательницу, я развёл руками: 
-Следствие окончено, забудьте, - и улыбнулся впервые за этот вечер по-настоящему.

  … Громкий хлопок дверью оборвал воспоминания двухлетней давности. Осторожно приоткрыв глаза, вдруг обнаружил, что стою в нашей комнате на втором этаже, сжимая в руках «спасённые шедевры».
- Шурик, это ты?- спросил я не оборачиваясь.
При погружении, я помнил, что он следовал у нас с Колешней в кильватере, неся с собой рукописный сборник собственных стихов.
- Шурик сейчас вернётся, – донёся, откуда-то из далека голос Надежды.
- Удачно?- спросил я, окончательно возвращаясь в сознание.
- Ну, да-а… - Надежда саркастически вздохнула – там кто-то из зала предложил ди-джею выключить это «Ретро-FМ»…
  Звуки «техно-транса» окончательно стихнув, сменились на топот десятков ног, поднимавшихся к выходу по узкой лестничной клетке. Плотно прикрытая дверь, пропускала обрывки фраз, и чье-то дружеское ржание. Надежда, стоя у диарамы, осторожно вертела пальцами маленький самолетик, стараясь разглядеть его подробнее.
- Фашист пролетел, - я кивнул в сторону поредевшего натюрморта нашего застолья, и воображение немедленно нарисовало пикирующий Ю-87 с рыжеватой шевелюрой Григория в его кабине. 
От воцарившейся, наконец, тишины, звенело в ушах. Пустая бутылка от «Пепси», таинственно блестевшая из-под стола, напоминала обезвреженную авиабомбу.
- Та самая? – спросила Надежда, продолжая рассматривать мелкомассштабный одномоторный самолёт. Оглянувшись, я утвердительно мотнул головой.
- Та самая …

Зам. по лётной части Казарин, на секунду оторвавшись от своих бумаг, назвал четырехзначную цифру.
- Найдётся, - отчеканил я по-армейски, извлекая на свет четыре голубоватые купюры.
 Удовлетворившись суммой гонорара, Казарин неопределённо ткнул пальцем куда-то за стенку: 
- Идите на РП и ждите инструктора.
 Теплый мирок полевого командно-диспетчерского поста жжужал радиоаппаратурой, дополняя свой тесноватый уют обрывками фраз, выуженными из радиоэфира. 
Руководитель полётов, скучая в кресле под полупрозрачным потолком, строчил в журнале мой домашний адрес, то и дело свешивая вниз голову в наушниках.
- Домашний телефон…, улица…,номер дома…?
- Не открывайте, мы его Вам под дверь подсунем…- хмыкнул я, листая лежавший на узком столике, утренний номер «Московского Комсомольца».
- Ещё раз, повторите… - раздалось на верху.
- Да, ничего, просто анекдот старый вспомнил…
В это время, сидящие на его голове наушники, что-то прошипели.
- Скажите остальным, - навел вдруг тоску местный авиадиспетчер – пусть не торопятся. Сегодня с утра работает только «Астафьево».
- Обрадовал, - подумал я и отворив железную дверь КДП, сразу же получил заряд снежной крупы в физиономию.
  Вернувшись в финский домик, служивший в Кузнечиках одновременно офисом, кафешкой и просто тусовочным местом для разного рода воздушных хулиганов, застал Надежду, примерзшую руками к еле теплой батарее. Прилипая за компанию к холодной трубе, я не дожидаясь вопроса, кратко обрисовал ситуацию.
- Коммунальная кухня! Чьи-то наземные службы не поделили небо над Подольским районом.
- Это на долго? – спросила она, еще на что-то расчитывая.
- Не раньше, чем на этой батарее можно будет жарить картошку, - предположил я, стуча зубами.
  Мы оба вздохнули, повернулись к батарее спиной и стали смотреть на затянутых в разномастные комуфляжи летчиков, которые, мучаясь от безделия, глазели в маленький телевизор. Во второй половине дня на стоянке появились первые признаки жизни в виде промасленных и орущих техников, натягивавших рукава аэродромных электровоздуходувок на двигатель, окоченевшего за ночь «ЯК-52».
Тем временем, комуфляжи, досмотрев «Зону особого внимания»
и окружив булькающий титан, принялись хлестать крутой кипяток из одноразовых стаканчиков, закусывая его чем-то хрустящим. Увидев среди них бывшего летчика-истребителя, знакомого по прошлогоднему полету на «Вилге», я придвинулся к ним поближе.
- Шансы есть? – спросил я, протягивая руку.
Истребитель поздорововшись, придвинул ко мне расплавленный стакан.
- От нас ничего не зависит. Угощайтесь.
  Окосев от лошадиных доз «Нескафе», я смотрел в окно на ползущий по сугробам заправщик с дребезжащим хвостом цепочки. Со стороны стоянки раздался треск запускаемого двигателя. «Пятьдесят второй» дергался на месте и чуть припадая на нос, шевелил элеронами. Остановив двигатель, из его кабины выбрался владелец промасленной телогрейки…
- Еще минут сорок и собираем чемоданы, - предложил я Надежде, разглядывающей на стенах фотопейзажи с нагромождением облаков, отснятых, вероятно, с борта одной из машин, замерших невдалеке.
Температура батареи наконец сравнялась с окружающей средой, постепенно превращая ситстему отопления в криогенную установку. На крыльце кто-то отряхиваясь долго топал ногами, и пытался открыть примерзшую дверь. Наконец она распахнулась, и волна собачьего холода выбросила на нас раскрасневшуюся от мороза 
аэродромную девицу, одетую в ватные штаны, и что-то еще, используемое летным составом полярной авиации еще во времена спасения экспедиции парохода «Челюскин».
-Мальчики, триста!, выпалила она с порога загадочную фразу, доставая из-под своих «молний» стопку каких-то бланков.
«Мальчики» радостно загалдев выстроились в очередь, оствляя в ее бумагах свои автографы авторучкой, которая всегда в таких случаях почему-то имеется только в одном экземпляре.
-Вы на «Двушку»? – спросил у нас пожилой человек в синем летном бушлате.
-На нее. 15 минут, Казарин уже в курсе дела, с облегчением ответил я, понимая, что трехчасовое пребывание в обстановке приближенной к арктической не пропали даром.
-Пойдемте, махнул рукой он, и направился к выходу.
Отсутствие под собой парашюта, в место которого было простое паралоновое сиденье уже воспринималось привычным делом.
Мы хлопнули автомобильными дверями пилотской кабины «Ми-второго», и стали престегиватся.
- Нет смысла – будто угадав мои мысли о парашютах буркнул под нос инструктор. Да и куда? Всего 300 метров…
-Не спорю…я пожал плечами, и воткнул штеккер наушников в разъем СПУ. Тут же раздался тот самый неповторимый пищащий фон, нарушаемый треском радиопомех.
- 1110, разрешение на запуск, ознакомительный, 15 минут….
-1110, запуск разрешаю, эшелон 300, боковой восточный два балла – отозвался руководитель полетов из своего железного ящика с полупрозрачным потолком.
Совершив пальцами легкое «глиссандо» по тумблерам что находились под потолком кабины, шеф обернулся и пояснил-
-включаем подачу топлива, бортовые потребители…
На верху что-то завыло, писк в наушниках усилился, нависшие над лобовым секлом черные лопасти вдруг плавно двинулась с места, быстро превращаясь в серый полупрозрачный круг. Кабина мерно раскачивалась под наростающий свист турбин, аэродромные постройки таяли за облаками снежной пыли поднятыми бешенным 
вращением винта. Не хитрый аэродромный пейзаж сместился куда-то в сторону, «Двушка» вдруг клюнув носом, повисла в воздухе.
-Режим висения - продолжал посвящать меня в тайны летной практики «дедушка советской авиации» и развернув машину на 180 градусов, направил ее в темно-серую пустоту приближающихся сумерек подмосковных вечеров. В низу промелькнули крыши Подольского пригорода. Стрелка альтиметра задумчиво поколебавшись у отметки 100, нехотя ползла в право, опасаясь увлечся, и случайно вывести всю 
теплую компанию на высоту посадочного курса аэропорта Внуково.
- Вот! Потренеруйся –…
Шеф закончил набор высоты, и наконец повернулся в мою сторону.
-От себя – разгон … На себя – торможение…
Я мельком посмотрел в салон. Надежда невозмутимо брала на прицел видеокамеры какую-то Подольскую достопримечательность.
Отпущенные 15 минут пролетали со скоростью режима стабилизации паршюта Д-6. Показавшийся в далеке вытоптанный пятачок с фигурками людей и самолетов, называемый здешними пилотами «точкой», угрожающе приближался. «Двушка», оказавшись под моим управлением, тут же заявила о себе нравом капризной дамы, не 
допуская к себе фамильярности возможной в отношениях с «пятьдесятвторым», что прозван в авиации «летающей партой». 
От себя – разгон… На себя – торможение…
От себя…
Время стремительно уходило, и требовало большего разнообразия…
Я нащупал ботинком какую-то педаль, назначение которой судя по всему служило для поворота, но ручка управления вдруг выскользнула, и сама пошла в сторону.
-Снижаемся, - шипел голос в мембранах.
-Хорошего понемножку, - пронеслось в голове…
-Приезжайте еще – снова прошипели мембраны.
Снежный вихрь поднятый винтом зашедшей на посадку «Двушки» рассеялся. Стрелки приборов возвращались к нулевым отметкам, затих над головой свист турбин, и радиоэфир, наполненный обрывками чьих-то команд, пискнув, тоже замолчал. Только маленький вентилятор продожал по-домашнему стрекотать над приборной панелью, а в далеке, утопая по колена в сугобах, к вертолету двигались силуэты очередных любителей тормозить и разгонятся.
Аэродром оживал. «Двушка» забрав на борт весёлую, обвешенную фотоаппаратами группку экстремалов, снова поднялась в воздух и скрылась за ближайшим перелеском. Один за другим ушли в небо два «Пятьдесятвторых» а на «Восемнадцатом–Т» кто-то принялся отрабатывать «взлет-посадку». Дорога к автобусной остановке пролегала через самолетное кладбище, где под снегом ржавела былая мощь организации ДОСААФ. Порыв ветра откинул рваный брезент, обнажив у  безкрылой «Вилги» знакомый бортовой номер – 01068.
-Та самая! – одновременно вырвалось у обоих.
-А год назад, помнишь? – грустно улыбнувшись спросила Надежда.
Вспомнив свои давно ушедшие чувства, и то, какую околесицу нёс в прямой эфир с борта этого канареечного цвета самолетика, я сдержанно хмыкнул.
- На точке взлета мы сегодня уже были. Этот, - я кивнул в сторону желтого, частично укутанного в дырявый брезент фюзеляжа – был там год назад. И вот наконец мы с ним встретились. На точке невозврата.
- И все так грустно? – Надежда дружески пихнула меня в спину.
- Все может быть – я с тр… Продолжение »